Поклонники творчества Терри Гиллиама – режиссера, сценариста, художника-аниматора, чьей гипертрофированной фантазии с лихвой бы хватило на три-четыре десятка голливудских режиссеров средней руки, – любят и ценят его именно за то, за что упрекают критики. За визуальную избыточность фильмов. За специфический эксцентричный «английский» юмор. За то, что реализм в его картинах всегда появлялся только с приставкой «сюр-». 40 с лишним лет работы в кино – и почти ни одного «нормального» фильма: «12 обезьян», «Бразилия» – антиутопии, «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» - галлюциногенное роуд-муви, «Бармаглот» – бурлеск, анимационные заставки для британской комической труппы «Монти Пайтон» – абсурд. Мир воображаемого всегда интересовал Гиллиама куда больше, чем реальность, а Голливуд и его продукция, сделанная по шаблонам маркетологов, – вызывали у режиссера лишь ненависть или брезгливое отвращение: «Ящерица, читающая Толстого, – сказал Гиллиам о фильме «Годзилла», – это интересно. Ящерица, которая всего лишь больше других ящериц, – нет». Ниже – список его любимых фильмов.1
«Ну, это само собой, разумеется…».2 «Я всегда уважал Орсона Уэллса, но надеюсь, что никогда не стану таким же одержимым и отчаянным, как он».3
«Было время, когда я так устал от американского кино, что мне казались прекрасными все фильмы, которые были сделаны не в США. А Куросава был просто королем экшена. Я никогда прежде не видел таких захватывающих сцен, как в его фильме «Семь самураев». Особенно мне запомнилась одна – это была схватка в лесу. Вау! Нечто подобное я испытал, когда смотрел ленту «Тропы славы». Она похожа на «Семь самураев» своей эмоциональностью: оба фильма сделаны с интеллектуальным вызовом, но в то же время берут за душу. Они очень отличались от американских фильмов тех лет с их наигранностью, фальшивым мелодраматизмом и жалкими попытками дотянуться до сердец зрителей».4
«Мне нравятся миры, которые создает Бергман. Я понял это, когда увидел их первый раз в картине «Седьмая печать». Все начинается с вроде бы банальной средневековой истории, а потом действие вдруг так захватывает тебя, что ты словно оказываешься по другую сторону экрана вместе с рыцарями, которые бьются верхом на конях. Однако поражают не только батальные сцены, но и сами персонажи, характеры. Визуальный ряд, лица, планы – все просто завораживает. Люди, способные создавать такие сильные зрительные образы всегда вызывали у меня огромное уважение, и в этом Бергман и его главный оператор Свен Нюквист превзошли себя. У меня было полное ощущение присутствия: я был там – каждой сцене, в каждом действие. Вот так я полюбил мир Бергмана. Когда я стал смотреть фильмы этого мастера, то поймал себя на мысли, что его герои очень правдоподобны. Актеры в фильмах Бергмана похожи на людей из других эпох. Этим они отличаются от американского кино, где актер всегда выглядит только как актер».4
«Я очень не люблю выбирать: приходиться сокращать весь мой опыт кинозрителя до одного фильма. Но картина «Восемь с половиной» отражают саму сущность кинематографа …».5 «Я всегда называю его [Феллини] в числе режиссеров, оказавших на меня огромное влияние… «8 с половиной»... что-то во мне высвободили».6
«При первом просмотре фильма я был поражен плавностью повествования, текучестью времени. С привычной точки зрения это не совсем обычный фильм: он сделан не так, как мы привыкли воспринимать фильмы, он вне общепринятых форматов и рамок. Это кино состоит как будто бы из фрагментов, разрозненных кусков. Я не мог даже представить, какой тут может быть финал... Феллини создал фильм о том, как снимается кино, о режиссере, который уже в разгар съемок еще не знает, как ему закончить картину. Именно в этот момент у него начинаются различные неприятности в личной жизни, с родителями, с досаждающей ему любовницей, с женой. И тогда он соединяет и выплескивает все свои противоречивые чувства и переживания на съемочную площадку, воплощает их в своем фильме… Танцующий хоровод из всех персонажей в последнем кадре – образ, который показывает, как много всего вертится в одном фильме личного и профессионального. Маленький мальчик, что ведет за собой импровизированный джаз-бэнд, символизирует мысль автора: каждый режиссер это такой вот несознательный маленький мальчик, за которым непонятно куда идет его съемочная группа… Главный герой, чтобы ослабить напряжение и уйти от проблем, в какой-то момент начинает отбивать чечетку – как это свежо и неожиданно!...
Я увидел «Восемь с половиной» задолго до того, как снял свой первый фильм, но уже тогда понимал, что кино делается именно так. Впоследствии я убедился в этом на собственном опыте, когда стал режиссером. Все это правда: задача режиссера – в нужный момент начать танцевать чечетку, что бы все проблемы перестали иметь значение.* Эта работа – творчество в чистом виде. Ты знаешь, чего хочешь добиться, но понятия не имеешь, как именно это сделать, а в это время все вокруг ждут от тебя готового решения... В своих фильмах я всегда пытаюсь смотреть на этот мир с ощущением изумления, сохранить это первое впечатление и показать другим его очарование – это детское мироощущение и восприятие мира. Такого никто не делает, а следовало бы. Феллини единственный, у кого я это увидел. Очень важны мечты: они уводят нас от повседневных проблем. Они возвращают нас в то состояние духа, в котором мы пребывали до появления неприятностей, и дают силы им сопротивляться…».5
«Религия, со всеми ее ответами и разъяснениями, занята созданием внутреннего комфорта, тогда как магия принимает тайну и пытается жить с открытыми вопросами. Тайна всегда интересовала меня больше, чем ответы. Разница между «Близкими контактами третьей степени» и «Космической Одиссеей 2001 года» в конечном итоге в том и состоит, что фильм Кубрика представляет собой вопрос, тогда как концовка «Близких контактов» содержит в себе ответ, и ответ абсолютно идиотический, – детки в костюмах из латекса».5
«Мне больше нравятся фильмы, которые заставляют тебя самого искать ответ, решение, думать, работать, спорить, приходить к какому-то выводу. Таким фильмом для меня стала «Космическая Одиссея 2001 года».* Я понимаю, почему фильмы Спилберга гораздо успешнее у более широкой публики, их просто комфортнее смотреть. Сегодня принято не задумываться, о том, что ты видишь на экране, а только потреблять уже готовый продукт, принимать то, что тебе предложил режиссер. И Спилберг дает это зрителю: фильм, перевязанный бантиком, который ты посмотрел, встал и пошел дальше по жизни, забыв спустя пару минут, о чем было кино. Стэнли Кубрик, же напротив, снимает фильмы, которые заставляют тебя думать. Его мир не отпускает даже после того, как ты вышел из кинотеатра».8
«Единственный американский фильм, который меня поразил. Это один из величайших фильмов в истории кино. В нем впервые применен совершенно удивительный новаторский способ съемки».4
«Я помню все фильмы Диснея, но решающее значение имели мультфильмы. Посмотрите, как сработали художники в «Пиноккио»! Там представлен целый мир – и как красиво, с какой любовью, с каким тщанием! В этот мир можно было уйти с головой и абсолютно в нем затеряться, столько там было деталей. Если была возможность посмотреть этот фильм второй раз, тебе открывались миллионы всяких разностей, которые с первого раза заметить невозможно».6 «Помню, несколько лет назад я пересмотрел «Пиноккио» – и поразился. На самом деле, это вполне короткий, лаконичный фильм. Я же помню его как огромное эпическое полотно, как пейзаж, по которому я путешествовал, хотя в действительности он очень камерный, и сюжет там излагается очень сжато. А воображение пришпоривает. Наверное, «Пиноккио» у меня – самый любимый фильм… В отличие от некоторых своих более поздних фильмов, первые сказки Диснея именно такие страшные, как полагается. Сказки должны побеждать в человеке подлинные страхи. Только так по-настоящему растешь».7
«Это один из тех фильмов, каких больше не делают, потому что поэзии сегодня нет места в мире фильмов с высоким бюджетом. А фильм «Дети райка» очень поэтичен, каждый персонаж в нем произносит свои реплики так, словно рисует картину. Он захватывает с самых первых секунд, как спектакль в театре, а я очень люблю театр. Вся соль там именно в начале: титр «Boulevard du Temple» – и вот мы уже на знаменитом Криминальном бульваре. Камера показывает панораму улицы под марш барабанной дроби, и мы замираем в ожидании и предвосхищении. Толпы людей, диковинные здания за ярким заграждением: тут и цирк, и ярмарка, и волшебство повсюду. За этим следует самый потрясающий эпизод, который я когда-либо видел в кино. Цирковой занавес, перед ним уличный зазывала. Ты заходишь внутрь и – ах, тебя встречает что-то совсем экстраординарное, а именно: красивая обнаженная женщина, которая смотрит на себя в зеркало, не обращая внимания на людей вокруг. Это меня сильно потрясло. Наших дам и в постели раздетыми-то не увидишь, а тут она щедро демонстрировала себя. В целом, как мне кажется, это фильм об улыбках. У каждого персонажа она своя: невинная у ребенка, загадочная у женщины, обаятельная или презрительная – у мужских персонажей. Этот фильм как свечение луны при ярком солнечном свете, никакого заключения и решения в конце, кино просто заканчивается, а персонажи словно растворяются в этом лунном свете… Когда я смотрю это кино, то удивляюсь, как много идей я из него почерпнул».9
«Нью-Йорк по-настоящему открыл мне глаза на европейское кино… Европейское кино смотрели все мои знакомые. На Голливуд никто не обращал внимания. Правда, я пошел смотреть «Одноглазых валетов» в один из полуторадолларовых кинотеатров на 42-й улице, а потом остался там на весь день и посмотрел его еще несколько раз подряд. Я обожал Брандо, и картина мне страшно понравилась. Я и сейчас готов утверждать, что это замечательное кино, я до сих пор его люблю».6
«Во-первых, это захватывающее зрелище. Во-вторых, там потрясающий сценарий, вернее, сама по себе идея, которая мастерски облачена в слова и реплики. Это очень характерная картина, в которой каждая роль сыграна виртуозно. В-третьих, там удивительный подбор актеров, решение костюмов и улетные диалоги. Прямо какая-то мистика, насколько все совпало в одном фильме. Все построено на контрастах: большой, массивный главный герой*, которого играет Марлон Брандо, и хрупкая девушка, героиня Пины Пеллисер (самое нежное создание, какое вы когда-либо видели)… Одним словом, феноменальный фильм».10
«Нельзя превзойти Билли Уайлдера. Просто нельзя, и точка».11
«Почти каждый фильм, который я когда-либо видел в своей жизни, определенным образом повлиял на меня, но «Тропы славы» что-то изменили во мне кардинально. В основу сюжета положен возмутительный план военачальников, которые посылают солдат на смерть, на заведо провальное задание, а после неудачи устраивают показательный суд над выжившими и приказывают выборочно расстрелять бойцов – якобы за трусость. Меня ужаснула эта чудовищная несправедливость – одних людей убивали из-за ошибки других людей. После сеанса я почувствовал, что повзрослел (мне тогда было 13-14 лет)... До фильма Кубрика, я воспринимал кино только как развлечение, поэтому столкновение с проблемами морали в кинотеатре было для меня полной неожиданностью. Тогда-то я понял, что с помощью кино можно рассказывать о чем-то очень важном».12